Сегодня в очередной раз меня спросили: - А сколько ты возьмёшь, чтобы научить человека играть на гитаре?
Сегодня спросил хороший знакомый (и он оказался сорок седьмым за десять лет), поэтому ответ мой был весьма аргументирован: - Я учитель ещё тот - сам до сих пор учусь. Я могу объяснить, где какая нота "на грифе", могу показать основные аккорды, могу _очень_приблизительно_ показать бой и перебор (ни разу не классические)... Но, чтобы научиться играть, нужно мучить гитару по несколько часов в день.
Лично я научился играть, "лабая" в переходе на Плотинке. Каждое лето, с 2001 по 2007 год. Минимум по три часа. В моём "арсенале" было около трёхсот песен, и я мог отыграть вечер, ни разу не повторившись. Причём, моя "стипендия" (то есть оплата учёбы) составляла до 1500 рублей за вечер....
Пессимист сказал, - Жизнь подобна падению с высокой башни. Сначала - радость полета, потрясающие виды и перспективы, калейдоскоп впечатлений... Но со временем понимаешь - чем все неизбежно закончится. Вот еще! - ответил оптимист, безуспешно нашаривая на груди парашютное кольцо.
Забавная игрушка. Делаем у себя в дневе запись, потом пять раз нажимаем кнопку "Случайный дневник". Названия дневников вписываем в следующие графы:
1. Про меня — The very last breathe 2. Про жизнь — Буквы в пустоте 3. Про любовь — Центральная библиотека 4. Про дневник — Обо мне и не только 5. Про будущее — la vie versailles
Это был ужасно приставучий Козленок с крохотными рожками. Делать ему было нечего, вот он и приставал ко всем: - Хочу бодаться! Давай бодаться!.. - Отстань от меня! - сказал Индюк и важно отошел в сторону.
- Давай бодаться! - пристал Козленок к Поросенку. - Отвяжись!- ответил Поросенок и зарылся пятачком в землю.
Подбежал Козленок к старой Овце: - Давай бодаться! - Отойди от меня! - попросила Овца. - Оставь меня в покое. Не к лицу мне с тобой бодаться! - А я хочу! Давай пободаемся! Промолчала Овца и сама отошла в сторону.
Увидел Козленок Щенка. - А ну! Давай бодаться! - Давай! - обрадовался Щенок и больно укусил Козленка за ногу. - Постой! - заплакал Козленок. - Я хочу бодаться, а ты что делаешь? - А я хочу кусаться! - ответил Щенок и еще раз укусил Козленка.
Сергей Михалков нечаянно написал сказку "О некоторых особенностях дискуссий в современной блогосфере"
Горыныч прислал прекрасное. Нельзя читать чужие мысли, можно читать только производные от них фразы. Нельзя понять чужие фразы, можно понять только производные от них собственные мысли. Т. е. то, что ты понимаешь - это вторые производные от того, что тебе хотели сказать. И это в лучшем случае, если тебя не обманывают.
Если в одном фильме собрать Сильвестра Сталлоне, Джейсона Стэтхэма, Дольфа Лундгрена, Микки Рурка, Джета Ли и Эрика Робертса, а на роль в эпизоде позвать Арнольда Шварценеггера и Брюса Уиллиса... Скажете "бред!"? А вот и нет!!!
Это было на юге, на заливе Аденском, где бомжует в кораллах разноцветный минтай. Русский танкер гражданский плыл в потоке вселенском, перегруженный нефтью для продажи в Китай. читать дальшеХодовые моторы капучинили воду. Выхлопные надстройки извергали озон. И динамик на мачте благородил природу, исполняя российский современный шансон. Колосились на солнце полосатые майки, экипаж среди палуб совершал променад. И бросали приветы дружелюбные чайки на отмытый до блеска заводской ламинат. Море мялось волнами, как меха у гармошки, копошились под килем килобайты плотвы. И под пальцами кока создавалась окрошка из российского кваса и суданской ботвы.
Вдруг исчезло блаженство и растаяла нега, и попрятались в иле стайки маленьких шпрот. И удушливый запах сомалийского негра появился в пространстве, заменив кислород. На дощатом баркасе, расчехлив пулеметы, приготовив опасный бронебойный патрон, с нецензурною бранью в адрес русского флота, подплывал сомалийский воровской гегемон. Затрещали затворы, заскрипели канаты, над спокойным заливом потянуло войной. Так российское судно захватили пираты, чтобы требовать выкуп по привычке дурной. Неопрятные, злые, и тупые, как ложка, разбрелись по каютам, у бортов залегли. И руками как звери стали кушать окрошку, будто в жизни не ели ничего в Сомали.
Но недолго резвилась темнокожая раса, сотворив беззаконье и устроив пальбу: ощутив диарею от российского кваса, заметались по судну, проклиная судьбу. А тем временем с видом неземного укора, разрезая пространство, как ножовка картон, из седого тумана вышел крейсер «Аврора», что как раз недалече совершал моцион. И с таким зарядил угрожающим видом в колоссальную пушку мегатонный тротил, словно ею намедни утопил Атлантиду и Венецию следом ни за что опустил.
Побледнели пираты, став предательски серы. Побросали патроны и на пол залегли. И связали пиратов господа офицеры, объяснив, что Россия — это не Сомали. В многоместной каюте без удобств и окошка повезут их по морю в те края, где Москва. И кормить всю дорогу будут только окрошкой, и учить просыпаться по команде «раз-два».
Стрекот аэропланов, звуки автомобилей, и огромные джипы — городской экипаж. Будет счастье пиратам, что их всех не убили, а напротив, свозили, в кругосветный вояж. И в Басманном суде, в зале слушаний прямо, где мундиры конвоя золотит эполет, пожилая судья — престарелая дама — с интонацией МХАТа даст четырнадцать лет. А затем подо Ржевом, в безымянном болоте, в исправительной зоне, в мастерских трудовых, старшина по бараку их научит работе, и за годы обучит русской грамоте их.
Но никто не забыт и ничто не забыто, и вернутся пираты, словно в хлев короли: исполинами духа и культурной элитой, и прослойкой эстетов посреди Сомали. Это будет у моря, где ажурная лента, где резвятся омары, где кораллы вокруг: прекратятся разбои, и почти без акцента зазвучат Розенбаум, Шуфутинский и Круг.
На газетных страницах, в шумном обществе дамском, я мечтою заветной поделился в письме: век бы так у России — ананасы в шампанском, ананасы в шампанском, пидарасы — в тюрьме. (с) Каганов
Приближается Девятое Мая. Как всегда, будет много пафоса и поминания всуе ветеранов. Которых с каждым годом всё меньше...
Но не о них речь. Девятого числа мая месяца сего года исполнилось бы сто лет Александре Степановне Носовой. Она не сделала никакого вклада в науку или религию, её именем не названы улицы и площади, и памятник ей установлен только на кладбище маленького города Дегтярск.
Она была младшим ребёнком в большой семье. Незадолго до войны она вышла замуж, и в сорок первом, как и многие, проводила своего мужа, Константина Андреевича Глазунова, на фронт. Проводила, чтобы не дождаться...
Её братья и сёстры уже нянчили детей, а она.. Она хранила как реликвию, паспорт мужа. «Другого Кости нет, плохой муж мне не нужен, а хорошему я не нужна.»
У её старшей сестры, Ксении Хомутовой, было два сына и дочь. И похоронка на Алексея Владимировича Хомутова, мужа и отца.
Ничего удивительного нет в том, что младшая сестра стала жить вместе со старшей и помогать ей в воспитании детей, младший из которых только-только пошёл в школу.
Война кончилась, племянники выросли, обзавелись семьями, а она... Она помогала им воспитывать детей.
Это не подвиг. Но что-то героическое в этом есть.
Родители звали её Шурой. Потом она стала "тётей Шурой", потом "бабушкой Шурой", потом... Правнучатый племянник звал её просто "бабушкой". Она не возражала.
Она тихо умерла пятнадцать лет назад. Пережив всех своих братьев и сестёр.